Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава шестая. Утром за Генкой увязался Илька
Утром за Генкой увязался Илька. Откуда он узнал, что Генка идет к Владику, совершенно непонятно. Он вылетел из‑за угла, расстегнутая рубашка полоскалась за спиной. Тормознув сандалией, Илька выдохнул: – Ген, я с тобой. Ладно? – Слушай, Гонец, – сказал Генка, – лети в другую сторону. – Ну Гена… – Я кому говорю! Илька сказал потускневшим голосом: – Жалко, да? – Жалко. Илька опустил голову и прошептал: – Я же не буду мешать. – А что ты там будешь делать? – Смотреть, – сказал Илька и с надеждой глянул на Генку. – Что тебе там, кино? – разозлился Генка. – Змея смотреть, – жалобно объяснил Илька. – Вы делать будете, а я учиться буду. – Откуда ты знаешь, что мы будем делать? Илька вздохнул: – Догадался… – Где не надо, ты догадливый! – проворчал Генка. – А там возьмешь да ляпнешь что‑нибудь. – Не ляпну, вот увидишь. – Я тебе дам «увидишь»! Ты эту привычку брось, если хочешь туда пойти. Вообще такие слова забудь: «увидишь», «смотри», «глаза». Понял? Илька понял. – Да, еще… – хмуро сказал Генка. – Не вздумай его о матери спрашивать. – А где она? – Откуда я знаю! Они вдвоем с отцом живут. – Умерла, значит, – тихо сказал Илька. – Я не буду… Вот у нас тоже, когда папа умер… Он не договорил, а Генке стало неловко за свою суровость. – Ну, пойдем. Только не скачи, как козел. Илька не скакал. До самой Владькиной калитки он шел задумчивый, погрустневший. Но все‑таки один раз Илька ляпнул. Когда знакомился с Владькиным отцом. Тот поставил Ильку между колен и, чуть улыбаясь, выспрашивал: – Как звать‑то? Илька? Илья, значит. Илья‑пророк… Ну‑ну! Значит, Илюшка. А меня – Иван Сергеевич. Можно и проще – дядя Ваня. – Лучше уж Иван Сергеевич, – сказал Илька, простодушно глядя на Владькиного отца. – У нас есть сосед дядя Ваня. Пьяница ужасный. Жена каждую субботу его из канавы домой на тачке возит. А он только мычит. Генка довольно крепко хлопнул Ильку между лопаток. Илька смутился и стал разглядывать свое колено, смазанное зеленкой. Иван Сергеевич и Владик захохотали. Владька даже ногами заколотил по дверце шкафа – он сидел на гардеробе, что‑то искал там. Генка смотрел на Владькиного отца виновато, словно извинялся за Ильку: что возьмешь с малыша. – Папа, – отсмеявшись, начал Владик, – а здесь тоже нет клея… – А я при чем? – Ну ты же убирал. – Убирай сам. Сколько раз говорил: ставь на место. – А на том месте твои лампы лежали. – Отодвинул бы. – Ну да! Начну отодвигать и шандарахну об пол. – Я вот тебе тогда шандарахну!.. Что ты там дрыгаешься? Сам сейчас на пол слетишь. – Конечно, – сказал Владик. – Потому что клей – вот он. Отойдите! – И он с грохотом прыгнул со шкафа. – Илька, забирай бумагу! С Илькой он разговаривал так, будто они всю жизнь были знакомы. Илька, видно, тоже никакой неловкости не чувствовал. И Генка успокоился. – Мы на крыльце будем клеить, – сказал Владик. – Папа, а ты ниток дашь? – Куда вас денешь… Владик с бутылкой клея шагнул к двери. Илька и Генка двинулись за ним. – Гена! – окликнул Иван Сергеевич. – Подожди секунду. Помоги‑ка шкаф отодвинуть. Владька за него мои чертежи завалил. Достать надо. – Я завалил?! – возмутился Владик. – Они там целую неделю валяются! Дай я сам отодвину. – Иди, иди… Генка и Владькин отец остались вдвоем. Они легко отодвинули скрипучий гардероб от стены: видно, он не был набит имуществом до отказа. Иван Сергеевич отряхнул пыль с трубок ватманской бумаги. Потом повернулся к Генке и, глядя без обычной усмешки в глазах, спросил: – Ну как? – Что? – насторожился Генка. – Ну, вообще… – сказал Иван Сергеевич. – Как дела у вас?… Как мой Владик? – А что?… – стесненно сказал Генка. – Все в порядке. Обыкновенно. – Не хуже других? – Чем он хуже… – глядя в сторону, сказал Генка. – Он даже… Вон он какого змея построил! У нас такой никто не может. И вообще он… В этом «вообще» заключалось очень много, но говорить о таких вещах Генка не умел. – Знаешь, Гена, – заговорил Иван Сергеевич, – эти дни он ходит такой, будто подарок получил. Хотя нет, он подаркам не очень радуется. Тут другое… Будто он чего‑то хорошего ждет. Про тебя рассказывал. – А чего про меня рассказывать… – смущенно пробормотал Генка. – Да так… Худо ведь ему одному. А тут ты появился. Сегодня вот еще Илюшку привел. Для него это радость такая, для Владьки… Боится только. – Чего? – удивился Генка. – Боится. Думает, что походишь ты и бросишь. – Что я, дорогу забуду? – грубовато сказал Генка и сам испугался своей резкости. Но Иван Сергеевич ничего не заметил. – Как‑то не везло ему на друзей, – продолжал он. – Ребят, конечно, много было. И в школе, и у соседей. Только сторонились они его как‑то, стеснялись, что ли. И жалели. Ты его не жалей. – Его пожалеешь! – сказал Генка. – Он этого не любит. – Иван Сергеевич забыл про чертежи. Он стоял рядом с Генкой, придерживал его за плечо. Генка не видел его лица, он не решался поднять глаза. Иван Сергеевич помолчал и повторил: – Не любит. Мы оба жалости не любим. Живем вот вдвоем, ничего… Ты его о матери не спрашивал? – Я ни о чем не спрашивал, – быстро сказал Генка. – Он сам рассказывает, если что надо. – Ну и ладно. Ты с ним про это не говори. – Она умерла? – напрямик спросил Генка, чтобы наконец решить этот вопрос. Иван Сергеевич отпустил Генкино плечо, поднял с пола и бросил на шкаф ворох ватманских трубок. – Разные бывают люди, Гена, – глуховато сказал он. – Ушла от нас она. Еще до того, как эта беда случилась с Владькой. – Разве… – вырвалось у Генки. – Разве Владик… не всегда так?… – Думаешь, он слепой родился? Нет. Это случай. Такая глупая история вышла. На берегу были бревна свалены кучей, и забрался под них котенок. Вот ребята и полезли выручать. И Владька. Три года было, а туда же… Ну, раскатились бревна. Кому руки‑ноги поломало, а он упал и затылком о бревно… Так вот и получилось. Пока надежда была, пока по врачам его таскали, по больницам, я молчал. Потом написал ей. Она сперва письма посылала: вернусь, приеду скоро. Потом перестала. Может быть, я это зря тебе говорю. Ну ладно, это так уж… Чтобы знал. Владька об этом не скажет… Давай придвинем. Они придвинули к стене шкаф. Иван Сергеевич отошел к окну. Генке показалось, что в его движениях сквозит умело скрытая, но большая усталость. Генка не знал, может ли уйти. И спросить не мог: он боялся, что Владькин отец обидится. Иван Сергеевич словно очнулся: – Ну беги. Сооружайте свой космолет… Здесь хорошо, вот в Воронеже этим делом плохо было заниматься: дом большой – на крышу нельзя. А у вас простор. – Вы теперь всегда в нашем городе будете жить? – спросил Генка. – Пока будем. А вообще кто знает, у меня работа такая: приходится ездить. Да ты ведь знаешь. Твой папка тоже… – Да, – сказал Генка. – Только он один ездит. – Ну, это понятно. У вас тут дом. Хозяйство большое, наверно. – Да нет, – сказал Генка. – Дом что… Развалюха. Бабушка тут. Куда ей по тайге мотаться. И одну не оставишь. Вообще, все, конечно, было сложнее. Генка помнил один разговор. Отец тогда предлагал: «Поедем». Он говорил, что есть новый поселок, что скоро, может быть, дадут квартиру. – Ну дадут, – сказала мама. – А через три месяца опять на голое место ехать. Хорошо это? – Дело вкуса, – ответил отец. – Кому плохо, а кому и хорошо. Лучше, чем при своем курятнике да при огороде жизнь прожить. – Дурень ты, – ласково сказала мама. – Дом, что ли, мне жалко? Век бы его не было, развалины этой. Только куда я там денусь, на твоем строительстве? Троллейбусы там у вас не ходят. Но отец не смягчился. – Нашлась бы работа. Подумаешь, диспетчер. Велика квалификация! – Велика не велика, – сухо сказала мама, – а люди уважают. Знают все меня, и я всех знаю. Я здесь с кондуктора начинала. Генка редко видел маму такой. Обычно она была усталая и немного растерянная от постоянных забот и огорчений. А сейчас говорила хотя и негромко, но твердо. И сделалась как‑то строже. Наверно, так мама разговаривала с водителями, которые опаздывали на конечную остановку, или диктовала своим подчиненным новые графики движения. Отец махнул рукой: – С вами не договоришься! – Гене тоже не дело из школы в школу болтаться. – Ему все равно, где дурака валять. Там он, может быть, скорее за ум взялся бы. Посмотрит, как люди работают, поймет, что к чему. Самому захочется человеком стать. – Ничего, – сказала мама. – Людьми везде становятся. Не только на ваших стройках. Сам‑то давно ли увольняться хотел? – Не для того, чтобы на одном месте сидеть. – Да уж где тебе на месте… Вмешалась бабушка: – Обо мне‑то уж и думать, выходит, не надо? Как мне жить‑то теперь: с вами по дорогам мыкаться или здесь одной век доживать? Чего лучше‑то? – Вот я и говорю, – сказала мама. – Были бы мы с ним одни, тогда еще можно подумать. – Ну думайте! – невесело усмехнулся отец и ушел на пристань один… А Генка не знал, радоваться или огорчаться, что разговор кончился ничем. Поехать, конечно, хотелось. Но тогда, как и сейчас, был август и высоко‑высоко, в косматых кронах тополей, в облаках, закипали ветры. Жаль было Генке этих ветров и солнечных крыш, над которыми ревели трещотки уходящих в высоту «конвертов». Потом‑то уж он по‑настоящему горевал, что отец не уговорил мать и бабушку. Может быть, в школе таежного поселка было бы легче. Может быть, там учат не английский язык, а немецкий. Или даже французский. В некоторых школах, говорят, даже испанский изучают. Испанский – вот это да! Но не стал Генка говорить Ивану Сергеевичу обо всех этих вещах. Зачем? Он переступил с ноги на ногу и полувопросительно сказал: – Пойду я… – Ну шагай. Ждут уж они.
Генка вышел на крыльцо и увидел, что его друзья даже думать забыли про змея. Брошенный лист бумаги трепыхался на ветру. Он улетел бы, пожалуй, но один угол его был прижат бутылкой с клеем. А Илька и Владик веселились вовсю! Глухо стонала опрокинутая бочка, содрогалась и скрипела переброшенная через нее доска, но жалобы их были не слышны, потому что на весь двор хохотали двое отчаянных мальчишек. Еще недавно доска была частью тротуара, а бочка стояла под водосточной трубой. Но теперь это были качели. Илька на одном конце доски, Владька – на другом. Вверх– вниз! «Бедная Владькина тетка», – подумал Генка.
У Владика растрепались волосы. Он качался, не держась за доску, и сквозь смех что‑то кричал Ильке. Но тот не слышал. Конец доски у Ильки был длиннее и поднимал своего легкого седока почти на два метра. Илька смешно, по‑лягушачьи, растопыривал исцарапанные ноги, взвизгивал от восторга и радостно вопил на весь двор: – Во, Владька!.. Я до неба!.. Всю землю видать!.. Даже за забором!.. – Он крутил головой на тонкой шее и был похож на клетчатую бабочку, потому что рубашка взлетала над плечами, как пестрые крылья. – Во, как с крыши!.. Все видать!.. Генка сдавленно крикнул: – Илька! – И шепотом добавил: – Болван! Но Илька слышал лишь свои радостные крики. Зато Владик услыхал Генку. Он повернул смеющееся лицо и, взлетая над землей, закричал: – Эй, Генка! Хочешь с нами?! Сам он сидел на доске, заложив руки за спину, и был похож на маленького черного наездника, усмирившего дикую лошадь. – Охота мне шею ломать! – сказал Генка. Ему не хотелось качаться. Он прислонился к косяку и смотрел на Ильку и Владика с усмешкой, как взрослые смотрят на разыгравшихся малышей. После разговора с Иваном Сергеевичем Генка чувствовал себя немного уставшим и повзрослевшим. Илька по‑прежнему хохотал и что‑то выкрикивал, но Генка уже не боялся: Владька все равно не обращал внимания. – Еще немножко! – крикнул он Генке. – Покачаемся и за змея возьмемся! – Качайтесь, – сказал Генка. – Куда торопиться?
|