Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
IV. Рассказ о юном враче
Когда я работал медбратом в институте Склифосовского (это ещё старая территория, где Шереметевский дворец), клинические корпуса были на улице, а подземных переходов не было: больных через улицу на таких железных каталках возили в операционную и обратно. Я работал в торакальной хирургии…
Где‑где?
Отделение неотложной грудной хирургии. Там концентрировались больные с раками пищевода, с перфорациями пищевода: кто‑то кость проглотил, у кого‑то химический ожог… Тяжёлые были больные. С раками пищевода – им разрешали всё кушать – икра разрешалась, коньяк… Заходишь в палату – они лежат весёлые, поддатенькие, у них прямо в тумбочке… в общем, всё разрешалось. Я работал медбратом, мне надо было делать уколы. У меня список больных: шестьдесят человек в отделении. Я должен им шесть раз в день по миллиону единиц пенициллина. Шесть раз в день шестидесяти больным…
То есть триста шестьдесят уколов.
Да. Я прихожу, набираю шприцы… раньше были не одноразовые, а многоразовые шприцы. Набрал шестьдесят шприцов… ну, не шестьдесят, меньше, конечно, – но сколько есть: вот такая батарея шприцов, иголок… Девчонки увидели, спрашивают у меня: «Ты куда это собрался такой красивый?» Я говорю: «Уколы делать». Они смеются надо мной: «Вот, студент! Да ты до завтрашнего дня не сделаешь эти уколы». Я говорю: «А как же… А как же надо?» Они объясняют мне: «Очень просто. Разводишь двадцать миллионов единиц пенициллина в двадцатиграммовый стеклянный шприц. Больных – шестьдесят. Значит, хватит с тебя три шприца. Три шприца ты разводишь, и берёшь с собой большой лоток с иголками. Подходишь, одеваешь иголку, миллилитр вводишь одному больному – иголку сбрасываешь. Одеваешь другую иголку – вкалываешь другому, снова иголку сбрасываешь. То есть ты тремя шприцами обслуживаешь шестьдесят человек».
Но иголки хотя бы меняли?
Иголки меняли. Но всё равно – по санитарным законам так делать запрещено.
Инфекция может через иголку проникнуть в шприц?
Ну… в принципе нет, потому что поршень как бы идёт всё время вниз… Но мало ли? Например, если глубоко вкалываешь, через иглу может быть ретроградный заброс крови – и всё, тогда можно заразить, да. Но вот, тем не менее… О чём это говорит? Во‑первых, везде была экономия. Очень строго смотрели на эти ставки, на выработки: урезали везде, обрезали… А с другой стороны, это семьдесят седьмой год. Гепатита В не было, гепатита С не было… Была вообще тишь да гладь. Светлый, светлый такой был период… Я слышал, вы из Швейцарии, да? Ну, бывали там? Ну вот если будете – там в районе Монтрё есть замок, не помню название: и там в замке кровати – полусидячие. Оказывается, люди в средние века спали в полусидячем таком положении. Чтобы быть наготове, если какое‑то нападение… У нас сейчас – точно такая же ситуация. Если я на дежурство иду, а моя жена остаётся дома одна, она спать ложится – с ножом…
У вас отдельный дом?
Нет, квартира. Но всё время слышишь: там обокрали квартиру, там, там залезли… У меня очень хорошая наблюдательность, и я чётко заметил: у людей появился страх. Обратите внимание: в метро, в электричке – в глазах озлобленность. Люди привыкли к смертям, причём к насильственным. Идёшь по улице – лежит кто‑то… Раньше, при Советском Союзе: «Что?» «Кто?» Сразу: «Пойдём посмотрим!» «Так, скорей надо скорую вызвать. Надо милицию вызвать!..» А сейчас просто мимо идут. Раньше ночью гуляли, и вечером, и чтобы кто‑то кого‑то убил? приставал?.. Хоть теперь говорят, что была там какая‑то уравниловка – но люди были открытые… праздники веселей проходили… В общем, всё было проще, гораздо проще… Всё кончилось в девяносто первом году.
Я работал тогда в Никольской больнице. Двухэтажное здание, старые корпуса деревянные. Больница сельская. Её помещик достроил как раз в тысяча девятьсот семнадцатом году. Кстати сказать, операционная там была большая, шикарная. Стоял старинный зингеровский стол. Фабрика «Зингер». Девятнадцатого века выпуска. Но и в старом состоянии очень хорошо работал. Он и сейчас, кстати сказать, там стоит… Так вот, был как раз август тысяча девятьсот девяносто первого года. С вечера ещё, когда заступил на дежурство, девчонки мне говорят: чего‑то творилось днём непонятное. (А у нас рядом военный аэродром.) Говорят: каждые две‑три минуты на аэродром садится грузовой ил‑семьдесят шестой. Две‑три минуты проходят – ещё садится… Но мне было не до того: у меня девочку привезли, очень тяжёлая была травма… и, в общем, эта девочка оказалась нежизнеспособна. То есть произошёл летальный исход. Мы её закрыли простынкой, и вот так у неё рука свисла. Я подхожу – и вдруг она пальцем мне: раз… раз… манит. Как бы: «Иди сюда». Думаю: «Ну ничего себе!..» И все тоже, естественно, испугались. А это, оказывается, бывают уже такие посмертные сокращения, когда отдельно сгибаются на руках пальцы. Гиперактивность отдельных нервных клеток в умирающем организме… И вот этой же ночью мы просыпаемся от сильного гула: чувствуется, что много‑много техники идёт, и много света. Вышли мы… а больничка стояла как раз на дороге, там есть такая деревня Шарапово, и в сторону туда военный аэродром. И по этой дороге – танки, танки… Бэтээры, бэтээры… Всё дрожит. Свет яркий – ночью… Я говорю (мы вышли с заведующим нашим) – я говорю ему: «Лёнь, что это? Война?» Он: «Не знаю…» И прямо с тех пор и поехало. Революции, путчи, расстрел Белого дома, беспредел весь бандитский… Ну такой беспредел – просто!.. Практически каждый день привозили – кого подре́зали, кого расстреляли: из ружья, из гладкоствольного оружия очень много было ранений… Наркоманов везли: дежуришь – привозят, ещё привозят… Очень много везли поездной травмы…
Тех, кто попал под поезд?
Ну да. С Минского везли шоссе, с Можайского: очень много было аварий. Ранения… У нас совмещал один врач, реаниматолог‑анестезиолог. Однажды у него было двадцать две операции за ночь. На двадцать третьей операции ему стало плохо…
Двадцать две операции – за одну ночь?!
Только за одну ночь, да. Аппендицит, ущемлённая грыжа, желудочное кровотечение, ножевые ранения, разрыв селезёнки, разрыв печени, в сердце ранение было…
А есть какая‑нибудь, я не знаю, техника безопасности? Ограничения?
Ну а как, какие ограничения, если везут этих больных? Я помню, тоже всю ночь оперировал‑оперировал – и утром надо было сдавать дежурство. Вхожу, сидит профессор – и надо ему докладывать: поступил такой‑то больной с таким‑то диагнозом, сделано то‑то и то‑то… И так про каждого больного. И на вопросы, которые профессор задаёт – надо на все эти вопросы ответить. Помню, зашёл в эту залу, у меня во‑от такие две пачки историй… Сидит профессор – а у меня просто сил нету. Я хлоп эти пачки перед ним, говорю: «Вот здесь поступившие, а это вот наблюдающиеся… всё!» Все посмотрели на меня… «Ну ладно, идите…» Да лихое было время, что говорить…
Помню случай, из Кирова приехали работяги продавать лес. Поселились в гостинице, на территории… там у нас есть такой Старый Городок. Продали этот лес, и с деньгами вырученными должны были на следующий день уезжать. И, видно, кто‑то навёл на них. А жили на первом этаже. Ночью человек пять или шесть туда залезли, в масках, с оружием, стали их грабить. А мужики оказались здоровые. Маски эти все с них посрывали, – ну и у них у самих тоже там оказалось: у кого ружьё, у кого ещё что‑то… Короче говоря, всех скорая привезла – и грабителей, и пострадавших. Тринадцать или пятнадцать человек в общей сложности. Вот это было шоу! Сидят все вместе в перевязочной – и милиция тут, и мы в присутствии милиции оказываем помощь… Вот это надо было снимать! «Вот этот! – один кричит, показывает на другого. – Вот этот в меня стрелял!» Тот: «Да ла‑адно…» «Что ладно тебе?! Что ладно?» «Да ладно, сиди…» «Ты, – говорит, – сам сейчас у меня посидишь!» (А здоровые мужики‑то – и те, и эти.) «Ты сейчас, – говорит, – посидишь у меня! Я тебе… подожди, меня перевяжут, мы сейчас с тобой выясним…» Милиция им обоим: «Всё, хватит! Выяснили уже!» Смешно было. Но, конечно, только со стороны…
|