Двадцатитрёхлетняя официантка Аня Григорьева (фамилия изменена по просьбе героини) рассказала «Огоньку», как она попала в китайскую тюрьму и почему об этом не жалеет

«Поехала просроту по говнобудкам собирать», – слышала я в детстве от мамы, когда она на работу уходила. Это значит – собирать просроченный товар из маленьких нерентабельных магазинчиков. Мама работала в продуктовой компании, моталась по всему району, Ленинск‑Кузнецкому, мы с братом её подолгу не видели. А что делать, выживать‑то надо. Отца у нас нет, он по пьяни на машине разбился, когда мне ещё пяти не исполнилось. Конечно, маме тяжело было нас обоих тянуть – так что я, как только смогла деньги зарабатывать, сама себя обеспечивала. А с девятнадцати лет – ещё и мужа Сашу. Я сразу после школы его встретила, полюбила очень сильно. Ему было 28, и у него были серьёзные проблемы: Саша наделал кучу долгов и работу потерял.

Я устроилась официанткой в ночной клуб, но у нас больше пяти‑шести тысяч заработать нигде не реально. У нас – это в городе Полысаево, Кемеровская область. Вся моя зарплата уходила за Сашины долги, а жили мы на мои чаевые. Хорошо ещё чаевые мне нормально давали. Но должен он был почти полмиллиона рублей.

Мы не расписывались, но прожили вместе два года, и оба считали, что мы семья. А раз так, каждый должен ради другого всё, что может, делать. Я так думала, по крайней мере.

Стала искать вакансии за границей, перерыла весь Интернет. Хотела няней, но мне тогда вообще 21 год был, слишком молодая. Натыкаюсь на Китай. Работа официантом. Опыт есть? Есть. Внешность? Всё в порядке с внешностью. Подала резюме на официанта, про хобби написала, что танцую. Китай так Китай.

У матери разрешения не спрашивала, поставила её перед фактом. Я лет с четырнадцати сама решала, как мне жить.

Работала в клубе в Нинбо. Получала тысячу юаней – 25 тысяч рублей. Всё до копейки отсылала Саше. Зарабатывала только на консумации. Ну, понятно: пьёшь с гостями клуба, на выпивку их разводишь, делаешь хозяину выручку, он с тобой делится. Приходилось напиваться каждый раз. Русские девушки в Китае в основном в клубах работают. Танцуют, и стриптиз и всё. Китайцам нравится, для них это экзотика. И вообще русские девушки самые красивые, это все знают.

Проходит полтора месяца, у меня заканчивается виза. Работодатель (как сказать: импресарио? агент?) – Чен – забирает у меня паспорт: визу продлить. Неделя‑две. «Где паспорт?» – спрашиваю. «Всё нормально, надо подождать чуть‑чуть». Я киваю тупо, доверяла ему тогда. Я вообще ничего не знала тогда про китайские законы, на него во всём полагалась. Чен меня в клуб отвозил, кормил, помогал мне всегда – я уверена была, что он залип на меня. Я знаю, что всем нравлюсь.

А у Саши в России в это время новые проблемы начались. Он сказал, на него коллекторы наехали. Одно слово: коллекторы – бандиты и бандиты. А он не в состоянии сразу расплатиться, как они требуют. Работы так и не нашёл.

Я к Чену: как ещё можно заработать? «У тебя же много подружек в России? – спрашивает. – Деньги им нужны?» Предложил мне искать для него девочек, которые хотят в Китай приехать работать. Обещал 5 тысяч рублей за каждую. Приезжают девочки – одна, вторая, третья. Он мне за них не платит ничего. И паспорт не возвращает.

Девчонки кто откуда собрались. Из Сибири, из Владивостока, из Казахстана, одна, Кристина, вообще из Латвии. Она раньше в Ирландии работала. У них же там везде Евросоюз, а в Латвии работы нет, и все едут в Западную Европу. Кристина там что только не делала: и полы мыла, и у прилавка стояла, и на пилоне танцевала. А в Ирландии в этой незамужним девчонкам из бывшей советской Прибалтики предлагают ещё и подзаработать на том, что они гражданки ЕС, – оформить фиктивный брак с каким‑нибудь местным пакистанцем, курдом, или кто они там. Чёрным, в общем, иммигрантом. Которому вид на жительство в Евросоюзе нужен. На латвиек они просто бросаются, потому что тем деньги нужны, они на всё согласны. Ну и Кристинка согласилась. Обещали ей три, что ли, штуки евро – а делать, мол, ничего не надо. Став законной женой этого пакистанца, никаких денег она, естественно, не получила, а через некоторое время узнала, что пакистанец набрал кучу кредитов – половина которых теперь по ирландским законам лежит на Кристинке. Она побежала в полицию, а ей говорят: «Леди, вы подписывали документы. Все претензии, плиз, в суд». Злорадно так говорят, потому что знают, что происходит, но на наших им, естественно, плевать: понаехали. И тут же выясняется, что расторгнуть брак в Ирландии – они же там добрые католики, семейные ценности, всё такое – страшно сложно: нужно как минимум три года порознь прожить сначала. Ну, этот типа муж показал Кристинке семейные ценности: когда узнал, что она в полицию ходила, избил её страшно, изнасиловал вместе ещё с тремя пакистанцами, запугал – и потом заставлял её уже саму подписывать долговые расписки. Кое‑как она в конце концов удрала обратно в Ригу – и тут выяснилось, что ирландская коллекторская фирма, в которую обратились кредиторы мужа, продала долг латвийским коллекторам. А те быстренько через суд арестовали всё Кристинкино имущество и хапнули рижскую квартиру. И в ЕС она уже в какой‑то чёрный список попала. Что делать? Пришлось в Россию к родным уезжать, а там и в Китай занесло. Где только наших девчонок нет сейчас!

А тут – свои проблемы. Чен пропал со всеми нашими деньгами, с зарплатой всех девчонок. Потом я узнала, что он в карты играет, не может остановиться, болезнь такая, да, лудомания. А девчонки ко мне с предъявами – это же я их сюда пригласила. И у Чена телефон не отвечает.

Как он пропал, хозяин клуба сразу иначе вести себя стал. Не хотел больше платить за консумацию. Приходит компания – я давай с ними бухай, бесплатно. Типа это друзья босса. А у них так принято, что с друзей босса денег не берут. Потом другие друзья босса. И ещё ограбили нас. Мы с девочками жили впятером в двухкомнатной квартире. Пришли в тот раз, все бухие в кашу. Просыпаюсь среди ночи оттого, что на мне мужик какой‑то лежит и рукой в трусы лезет. Я как заору. Он пытался мне рот зажимать, но я зубами его раз за руку, чуть не откусила на хрен пол‑ладони. Дерусь, лягаюсь. Он нож показывает. Я только ещё громче орать. Страха как‑то совсем не было. А орать я умею: этих китайцев, что к нам влезли, – их то ли двое, то ли трое было – просто сдуло. Но ноутбук мой они спёрли и деньги все выгребли. Оказалось, что в этой квартире до нас другие русские девчонки из клуба жили. Они водили к себе мужиков китайских, так что эту квартиру тут все знали. А может, и хозяин клуба навёл – мы как раз накануне зарплату получили.

В общем, пришлось мне идти в китиви. Это караоке‑центры с отдельными кабинками. В кабинке – компания мужиков, и ты с ними там пьёшь, поёшь, танцуешь. Я про эти китиви всякого наслушалась – там с тобой что угодно сделать могут. Ну а какие у меня варианты?

В китиви я за ночь отрабатывала три‑четыре кабинки. В каждой компания по пять‑шесть китайцев. Под утро меня домой приносили – такая пьяная была. Но зарабатывала где‑то по 10 тысяч рублей за ночь.

Я не знаю, хотела ли я возвращаться в Россию. В Полысаево работы всё равно нет. А про Сашу я стала понимать, что, может, он и не тот мужчина, который мне нужен. Разве женщина должна мужчину обеспечивать, а не наоборот?

Но тут мама написала, что брата посадили. За наркотики. Взяли с таблетками, обвинили, что он наркодилер. «Народная», как её называют, статья – 228‑я: максимальный срок чуть ли не двадцать лет. Менты любят через эту статью отчётность улучшать – по ней почти любого закатать легко, из молодёжи особенно, и делать реально почти ничего не надо. Потом выяснилось, брата ментам его партнёры заказали. Он бизнес пытался раскрутить, а партнёры ему его долю отдавать не захотели – и у кого‑то из них менты нашлись знакомые. Он «колёса» сам употреблял, случалось, но торговать не торговал никогда. Только его в ментовке так избили, что он всё сразу подписал. А матери менты говорят: или ищи миллион рублей, или его засадят на полную катушку. А откуда у неё такие деньги? Она в шоке, немолодая уже, болеет – и тут такое.

Брат старше меня, но я, как подросла, всё время чувствовала и вела себя как старшая. Я деньги с семнадцати лет хоть какие, но зарабатываю – то тут, то там, но постоянно, – а он вечно без работы. Я уже сказала, что мать в одиночку нас воспитала. Нехорошо так говорить, но я иногда думаю, что, может, и к лучшему, что отец рано погиб. Мама бы его никогда не бросила. А он бухал по‑чёрному, бил нас всех троих, по молодости отсидел пять лет за разбой. Маме изменял направо и налево, она ему всё прощала. Любила очень. Она очень красивая была, с техническим образованием, никто не мог понять, что она в таком нашла. Хотя, наверное, и выбирать особо не из кого было – у нас там все мужики алкаши. Семьи в основном благодаря женщинам выживают. И за брата я тоже ответственная получаюсь.

В общем, надо мне возвращаться немедленно. Только как – без паспорта, с просроченной визой?

Я звоню в наше посольство, честно признаюсь: так и так. Мне говорят: а ты иди в полицию, тебя просто депортируют. Ну я и пошла как дура.

Сижу такая девочка‑припевочка, вся красивая, волосы помытые распустила. В сарафанчике с поясочком, с сумочкой. Эти полицейские китайские смотрят на меня как на проститутку. «Сколько времени в Китае? Что делали? Где документы?» Колют меня на признание в занятии проституцией. А по китайским законам это практически смертная казнь. Я: «Путешествую. Паспорт потеряла». Представляете, как это звучит?

Я думала, заплачу штраф по‑быстрому и меня домой вышлют. Только время идёт, меня не отпускают, поздно уже, а китайцы между собой что‑то трещат, я только слово «тюрьма» разбираю. Тут‑то я и понимаю, что попала.

Отвезли меня в камбу, вроде изолятора по‑нашему. Там у меня все вещи забрали, обыскали. «Поднимай платье». А я без бюстгальтера, в стрингах одних. Там такая жара, что иначе не оденешься, а надзирательницы смотрят на меня и скалятся с презрением – думают, проститутка. Дали мне синюю уродливую жилетку с номером на спине, поверх своей одежды надевать – там все задержанные так ходят.

Ночь уже. Ведут меня в камеру по коридору. Вообще, он белый, как всё в Китае, но тут стены словно серым заштукатурены – столько на них комаров.

В камере пластиковый стол посередине, вокруг него табуретки, по стенам – деревянные двухъярусные нары. На них человек десять девчонок спит – чуть не штабелем. Унитаз, раковина. Окно зарешёченное настежь. Жара и духота страшная. Июль. В Китае очень тяжёлый климат, влажно, смог везде. Ничего‑ничего, думаю. Сегодня пятница, до понедельника продержусь, там российское консульство за меня вступится.

Просыпаюсь от диких воплей. «Камбу‑хау! Камбу‑хау!» «Хау» – «хорошо» по‑китайски. У них положено каждое утро кричать, как им в тюрьме хорошо. Открывается дверь, заходит китаянка в белом, велит всем встать по стойке смирно. Я принципиально сижу на нарах. На всё отвечаю: «Тимбудун» – мол, не понимаю. Вообще‑то, на бытовом уровне я по‑китайски говорю, но не хотела, чтобы ко мне как к остальным относились.

Приносят еду: отварной рис в плошке, какую‑то остренькую фасоль и стакан кипятка. А я этот рис есть не могу. Демонстративно высыпаю его в унитаз.

Там всех заставляли работать, но работать я тоже отказалась. Кормёжка трижды в день, и каждый раз рис. Жара. В кране холодная вода, помыться невозможно. В сутки два литра кипятка на человека – как расходовать, сама решай: пей, мойся, стирай. У меня одежды – только жилетка, сарафан и трусы. Я сарафан стирала и в трусах спала. На меня ругались, что в одних трусах. А что мне, в грязной одежде ходить?

По ночам все дежурили по очереди. Просыпаешься и час дежуришь: следишь, чтобы никто вены себе не порезал.

Три дня бастовала: ничего не ела, не работала. Потом пришла надзирательница, единственная во всём камбу, которая по‑английски говорила. «Почему не ешь?» – «Не могу рис». Через полчаса мне принесли яйца, кусочек хлеба и немного кетчупа. Все смотрят, облизываются. Поделили яйца на всех.

Прошла неделя, две – из консульства нашего никакого ответа. Наплевать всем. Из камбу звонить в Россию не разрешается. Зато Чен нашёлся. Как узнал, что я в тюрьме, сам приехал, пожрать привёз. Всё‑таки залипал он на меня. Про паспорт говорил, что потерял, извинялся. Клялся, что разруливает с полицией и меня вот‑вот выпустят. По обещаниям он вообще специалист был.

Пришла владелица китиви, она всегда хорошо ко мне относилась. С ней один из постоянных гостей. Я всегда такая красивая, накрашенная – а тут волосы в пучок, синяки под глазами. Они дали денег надзирательнице, чтобы она мне еды нормальной купила. Мы эту еду вдесятером ели, всей камерой. С надзирательницей с этой, Лули, что по‑английски говорила, мы очень сдружились. Я с людьми легко схожусь. Она разрешила мне по мобильному в Россию позвонить, Саше. Он в шоке был, побежал восстанавливать мои документы. Но пока ты все кабинеты обегаешь, пока в Москву документы пошлёшь, пока они в Шанхай, в консульство, придут – это же не один месяц. А я – сиди. Хотя что я сделала?!

Я тогда многое про жизнь поняла. Я в тюрьме, брат в тюрьме – притом что никто из нас ни в чём не виноват. А тем, кто нас подставил, – ничего. Я убедилась, что справедливость – пустой звук, что в жизни главное – быстро соображать, чтоб не дать себя отыметь.

Пришёл работник китайской миграционной службы. Я ему всё рассказала как есть. Хамила, права качала – но ему хоть бы хны. Говорит, на меня жалобы, режим нарушаю. Сплю, мол, днём, когда все работают. А что, если ночью я не высыпаюсь: отдежуришь свой час, а потом заснуть не можешь – свет всю ночь горит. «Какие‑нибудь просьбы?» – спрашивает. «Не дежурить ночью», – нагло говорю.

Ну, меня освободили от дежурств. Сокамерницы возмутились. Типа русская – особенная. Такая звезда, всем нравится. А я реально всем нравлюсь. Я знаю, что красивая. И всегда следила за собой, даже в тюрьме. Пресс качала, упражнения делала прямо в камере. Все восхищались.

В конце концов мне выдали зелёную бумажку, подтверждающую, что я действительно гражданка России. Полицейский довёз меня до аэропорта и в самолёте со мной сидел. На нашей таможне бумажку эту китайскую вертят, ничего не понимают, с ходу наезжают. Сейчас, думаю, опять в обезьянник. Ну, поехали, с самого начала: я – Аня, работала в Китае, потеряла паспорт…

Кончилось всё, можно сказать, хеппи‑эндом. Брату удалось сделать условный срок. Не буду рассказывать как – пришлось, конечно, попариться, всех знакомых на уши поставить. И их знакомых. В итоге мне помогли. Я ж говорю, что нравлюсь людям.

К тому же из Китая я уже другим человеком приехала. Уже знала, что, если сама всё не сделаешь, ничего не добьёшься.

Матери я про то, что в тюрьме сидела, не сказала. Ей и так из‑за брата много пережить пришлось. Вообще никому не сказала, кроме тех, кто и так знал.

С Сашей мы расстались вскоре. Он был против, конечно, говорил: люблю, – но любовь надо делами доказывать, а в слова я уже не верила. Наслушалась.

Сейчас я в Москве, скоро год уже. Работаю официанткой, поступила на заочный на экономику. Брата сюда перевезла, снимаем вдвоём квартиру, крутимся. В будущем думаю всё‑таки поехать за границу работать. Только не в Китай, а на Запад. Работу везде найти можно – если захотеть. Тем более если ты симпатичная и всем нравишься. А главное – ни на кого не рассчитываешь, кроме себя.

Записала Маша Пашкевич

* * *

ru‑ru.facebook.com