Гласборо, штат Нью-Джерси: 23 и 25 июня 1967 г

Председатель Советского правительства не собирался посещать Белый дом. В июне 1967 г. он находился в Нью-Йорке в качестве главы советской делегации на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, созванной в связи с последствиями войны на Ближнем Востоке. Но, в отличие от некоторых своих коллег по Политбюро ЦК КПСС, он понимал, что возможность встретиться с президентом США и обсудить с ним назревшие вопросы случается нечасто. Он не боялся встречи и активно её добивался. Правда, видимо, стремясь избежать навешивания ярлыков со стороны своих коллег, он считал, что встреча с президентом Л. Джонсоном в Вашингтоне выглядела бы как попытка создать впечатление "государственного визита", и поэтому предложил встретиться в более спокойном и удалённом месте. Л. Джонсон согласился, и в качестве места встречи был выбран городок Гласборо в штате Нью-Джерси.

Встреча была неформальной и достаточно свободной. Вопросы можно было ставить какие угодно (разумеется, в рамках дипломатического протокола) и даже не домогаться обязательных ответов на них. Лидеры обеих стран хотели обменяться своими озабоченностями и получить из первых рук впечатление о позиции другой стороны по интересующим их вопросам. И тот и другой по себе знали, что очень часто вопросы, волнующие общественность и экспертов, вызревают в течение какого-то периода времени, прежде чем станут предметом озабоченности власти. И поэтому чем раньше удается их обсудить и наметить возможные пути решения, тем лучше. Гораздо хуже, когда вопросы "перезревают", не решаются, когда они начинают тормозить процесс поступательного развития.

В определённом смысле А. Н. Косыгин и Л. Джонсон подходили друг другу как собеседники и политики. За спиной каждого был большой политический опыт. А. Н. Косыгин прошёл школу высшего государственного руководства при И. В. Сталине, он управлял важными отраслями хозяйства в годы войны. Его опыт, несомненно, был богаче и разнообразнее, чем опыт Л. Джонсона, знавшего свой родной Техас, а затем занимавшего пост вице-президента при Дж. Кеннеди. Но именно большой и разносторонний опыт придал мужества и ответственности А. Н. Косыгину, который, с одной стороны, после ухода Н. С. Хрущёва на пенсию "делил власть" с Л. И. Брежневым, избранным Первым секретарём ЦК КПСС (после восстановления должности Генсека - Генеральным секретарём ЦК КПСС) и отвечал за партийные дела, а с другой -

стр. 9

активно выступал за глубокую реформу советской системы, включая и её отношения с ведущими странами мира. Это, между прочим, А. Н. Косыгин взял на себя ответственность в 1969 г. встретиться с руководством Китая по дороге домой из Ханоя, где он присутствовал на похоронах Хо Ши Мина (хотя ничего особенного из этой встречи и не вышло).

А. Н. Косыгин был не просто яркой фигурой послехрущёвского СССР. Он, как инженер по образованию и человек строгих правил, хорошо понимал, что страны, как и люди, живут не одними лозунгами и призывами. Для подтверждения правоты марксизма-ленинизма (он был убеждённым сторонником этой доктрины) надо было научиться своевременно и качественно решать возникавшие проблемы, не бояться их, не замалчивать, а мобилизовывать ресурсы и разрабатывать соответствующую стратегию. Это красной линией проходило через его доклады и работы по экономической реформе в СССР в 1964 - 1965 гг. и через всю его деятельность на посту главы правительства. В отличие от некоторых других деятелей брежневской поры, сделавших карьеру в партийных и пропагандистских органах, А. Н. Косыгин был управленцем до мозга костей (его опыт весьма эффективно использовал в целях развития в СССР науки об управлении муж его дочери - крупный советский учёный академик Дж. М. Гвишиани) [1].

И на встречу с Л. Джонсоном А. Н. Косыгин отправился не как пропагандист и агитатор (это, скорее, было свойственно Н. С. Хрущёву во время его двух поездок в США в 1959 - 1960 гг.), а как грамотный и рачительный управленец, видевший реальные, не надуманные проблемы своей страны и других стран мира, включая США. Л. Джонсон это понял и оценил. Ещё принимая решение встретиться с А. Н. Косыгиным, он колебался и сомневался, стоит ли ему встречаться с советским лидером, если эта встреча приведёт лишь к очередной перепалке. Но его уверили (в частности, его помощник по национальной безопасности Макджордж Банди), что Косыгин будет "говорить по делу", поэтому встретиться с ним - в интересах США.

Для президента Джонсона эта встреча также имела смысл. В советской литературе того времени (да и позднее) образ Л. Джонсона выглядел неважно: провинциал (тем более из Техаса), прямолинеен и груб ("доктрина Джонсона" 1965 г., на основании которой американские войска были направлены в Доминиканскую Республику), "поджигатель войны" (Вьетнам). Ни слова о его программе "Великого общества", о его усилиях по обеспечению избирательных прав цветного населения, о его спорах с военными о том, как лучше вести войну во Вьетнаме. Когда, наконец, в знак своего несогласия с ведением этой войны (он возражал против посылки дополнительных войск во Вьетнам) он объявил в марте 1968 г., что не будет выставлять свою кандидатуру на пост президента (а он имел право на ещё один срок), советская пропаганда в смущении затихла и не знала, что говорить по этому поводу.

Л. Джонсон дал себя уговорить согласиться на встречу и потом не пожалел об этом. В своих мемуарах он довольно лапидарен и не говорит много о ней (хотя и называет её "выдающейся") [3]. Но если судить о том, что и как он говорил и делал после этой встречи, то не вызывает сомнений, что на него она оказала сильное влияние. Перед ним был зрелый, опытный, знающий человек, отдавший свою жизнь своему народу и тому делу, которое, как он считал,

стр. 10

должно было помочь этому народу наладить жизнь. Он не домогался "победы", не требовал чего-то невозможного, не стучал кулаком (или ботинком) по столу. Он просто хотел рассказать о том, что его беспокоило в связи с советско-американскими отношениями и высказать некоторые предложения.

Подробная запись беседы, безусловно, существует, хотя вряд ли она будет в ближайшее время опубликована. Но дело не в том, можно ли доподлинно воспроизвести весь ход беседы, а в том, чтобы понять, что эта встреча и откровенность двух лидеров сыграли огромную, просто решающую роль в том, как дальше развивались события в мировой политике. Анализ состояния советско-американских отношений накануне этой встречи даёт достаточно пищи для обоснованных предположений, о чём могла идти речь и в каком ключе. Конечно же, лидеры встретились не для того, чтобы обсудить, кто кого "похоронит" (хрущёвский способ вести беседу); они хотели обменяться своим видением состояния проблем и их возможных решений. И оба не были склонны спорить по пустякам. Их интересовали безопасность и развитие их собственных стран в контексте мирового процесса, поскольку оба понимали, что в одиночку не решить всего объёма задач, возникших перед мировым сообществом, хотя при этом каждый верил в свою систему ценностей и принятия решений.

Что касается проблемы риска несанкционированной войны, то оба лидера понимали, что в условиях постоянного напряжения, вызванного военной конфронтацией и огромной ответственностью людей, которым было поручено обеспечение национальной безопасности, надо было двигаться в двух направлениях: во-первых, снижать уровень напряжённости (например, путём ведения переговоров), а во-вторых, не бояться сотрудничать в вопросах ликвидации последствий ошибок или срывов. Нужны были не только надёжная связь между двумя столицами (а переговоры об усовершенствовании этой связи продолжались), но и специальные процедуры поведения в случае, когда происходили инциденты с участием вооружённых сил обеих сторон. Принцип решения вопросов этого рода был ясен: великие державы не должны были становиться заложниками случайных событий в разных районах мира, а, наоборот, стараться свести их резонанс к приемлемому уровню. Для этого надо было создать специальные управленческие органы типа смешанных комиссий, а также разрабатывать процедуры, которые могли содействовать разъяснению ситуации, успокоению общественности, созданию климата сотрудничества и доверия.

Постановка этого вопроса для обсуждения лидерами СССР и США уже сама по себе примечательна: это был серьёзный отход от позиций предыдущего десятилетия, в том числе и начала 1960-х годов, когда в американской стратегической мысли, основанной на концепции "массированного возмездия", достаточно большое место занимала разработанная Д. Эллсбергом ("РЭНД корпорейшн") в 1950-е годы теория "шантажа". Эта теория исходила из того, что и в периоды кризисов, и в периоды затишья противоположную сторону надо было держать в неведении относительно своих конкретных целей и намерений. Разумеется, противник знал о наличии в распоряжении США огромных средств достижения цели, но какие из этих средств будут применяться и каким образом, оставалось загадкой, и другая сторона должна была быть готовой ко всему.

стр. 11

В связи с риском возможных ошибок в прочтении действий другой стороны лидеры СССР и США сочли целесообразным перейти к совершенно иной стратегии действий - к минимизации неясностей, как можно более откровенному способу обмена информацией и достижению взаимопонимания там, где это возможно. Они понимали, что это вызовет целый ряд критических замечаний в их собственных странах и даже обвинений в "наивности", но ситуация была не такова, чтобы рисковать интересами безопасности ради соблюдения имиджа: любая недоговоренность или двусмысленность могла толкнуть к неверным выводам, а те, в свою очередь, - к ошибочным и чреватым серьёзными последствиями решениям. Фактически, даже продолжая соперничать и готовиться к войне, СССР и США согласились, что в интересах обеих стран было придерживаться предсказуемости и определённой открытости.

В стратегической теории этот поворот в поведении участников конфронтации разобран достаточно полно. Когда их возможности становятся приблизительно равными и оба убеждаются в том, что позиция силы невозможна ни для одного из них, то самой логичной моделью их поведения становится некая форма "доверия" (или, точнее, понимание логики и мотивации поведения другой стороны с соответствующими механизмами консультаций и обмена информацией). Это уже более продвинутая стадия взаимоотношений, связанная с так называемым "взаимным гарантированным уничтожением", и тогда очень часто обе стороны заинтересованы в том, чтобы противник не просто догадывался о возможном ответе, а твёрдо знал, на какие действия пойдёт другая сторона в случае угрозы нападения [2].

Это знание обычно передаётся через публикацию доктрин и концепций, а также результатов их анализа с подкреплением фактическим материалом. Но чтобы обеспечить убеждённость каждой стороны в том, что и другая будет вести себя в кризисах одинаково разумно, обе они должны были предложить какие-то модели доверия (например, доверие к возможному адекватному ответу). В частности, одной из таких мер стало их обоюдное согласие на отказ от систем противоракетной обороны (ПРО): во-первых, как показывали итоги испытаний, надёжность этих систем вызывала большие сомнения, а потому они могли подвести в решительный момент в силу вредного самоубеждения (и тем самым подсказать опасные решения); во-вторых, отказавшись от их развёртывания, СССР и США могли переходить к переговорам по фиксации баланса наступательных вооружений.

Оба лидера понимали, что, начав с, казалось бы, простых и ясных вещей, типа предотвращения риска случайной войны и стабилизации баланса военных возможностей, нельзя останавливаться на этом. Иначе обе стороны были бы обречены на постоянный страх того, что события могут выйти из-под их контроля и начать развиваться по непредусмотренному или непродуманному сценарию, и тогда катастрофа станет неизбежной. Советский и американский лидеры хорошо понимали, что, сказав "а", надо быть готовым сказать "б" и вообще идти настолько далеко, насколько это возможно, по пути лучшего понимания действий друг друга. В конце концов, набившая оскомину ленинская формула мирного сосуществования не отменяла ни соперничества как такового, ни борьбы за торжество идеологии, ни разности видения исторического прогресса человечества. Надо было только разработать алгоритм обеспечения безопасности от спон-

стр. 12

танного развития и сохранить контроль над собственными действиями и действиями другой стороны в периоды международных кризисов.

В принципе, это - проблема решаемая. Но в том-то и дело, что такие вопросы относительно просто решаемы лишь в теории. На практике "холодная война" как форма сотрудничества ранее не звучала; или же, если о ней говорили, то лишь как о форме стратегического обмана. Вместе с тем уже значительно позже, в период "нового политического мышления", стало возможным совместно доказать, что сама постановка вопроса о "холодной войне" (т.е. воевать, но как бы понарошку, не стреляя) содержала в себе довольно сложный элемент негласного, скрытого, завуалированного сотрудничества, состоявшего в том, чтобы даже в периоды кризисов, не говоря уже о более спокойных временах, не переходить границ, не доводить дело до крайности [5].

Разумеется, каждая сторона сама для себя решала, где проходят эти границы и что она должна будет расценить как неприемлемое, но обе они соглашались, что должны проявлять умеренность и осторожность, "не раскачивать лодку". К моменту встречи А. Н. Косыгина и Л. Джонсона обе стороны дозрели до понимания необходимости каким-то образом кодифицировать это совпадение интересов, превратив его во взаимное обязательство. Но приемлемые рамки такого обязательства зависели от равенства сторон, которое обеспечивалось паритетом их стратегических возможностей, что и формировало блок необходимых договоренностей.

Таким образом, развитие событий в советско-американских отношениях на протяжении 1960-х годов и их восприятие ответственными лидерами поневоле приводили к выводу о необходимости диалога. В сущности, к этому уже пришёл, несмотря на крикливую идеологичность, Н. С. Хрущёв, который даже приглашал в СССР президента Д. Эйзенхауэра (их встреча в Париже, запланированная на май 1960 г., сорвалась в результате инцидента с американским разведывательным самолётом U-2 в небе над Свердловском). Но перипетии внутренней борьбы в советском руководстве, приведшие к уходу Н. С. Хрущёва на пенсию в октябре 1964 г., не дали развиться благотворной традиции регулярных советско-американских встреч на высшем уровне в тот период. И только в начале 1970-х годов они стали необходимой частью диалога между обеими сверхдержавами.

С этой точки зрения встреча А. Н. Косыгина с Л. Джонсоном в Гласборо, проходившая 23 и 25 июня 1967 г., отражала понимание необходимости начать регулярный обмен мнениями, хотя, конечно же, это было далеко от окончательной формулы взаимоотношений. Не предвосхищая событий, на том этапе лидеры СССР и США остановились на формуле "правил поведения", которая должна была хотя бы временно заменить более объёмную и цельную формулу желательных отношений.