Глава пятьдесят седьмая

Он вышел из дома, захлопнув за собой дверь, и осмотрелся вокруг. Туман все еще стелился влажной, беловатой дымкой, но уже поредел и стал прозрачным. Окружающие предметы, проступая сквозь него, были узнаваемы, но как будто слегка изменены чьей-то невидимой рукой. Острые края казались плавными, цвета смешались, потеряв яркость. На площадке в саду поздно цветущее олеандровое дерево словно обмякло и стало похоже на розовый зефир. А элегантные белые здания с колоннами, выстроившиеся вдоль улицы, напоминали огромные корабли, качающиеся на волнах. Он восторженно улыбнулся.

Вся его жизнь состояла из неустанного поиска прекрасного и наслаждения текущим моментом. Возраст и время были его непримиримыми врагами. Возраст притуплял восприятие, лишал его остроты и свежести, годы, оставленные позади, постепенно формировали непробиваемый панцирь равнодушия и бесчувственности.

Он посмотрел на часы. Ему не хотелось заставлять ее ждать слишком долго. Это был особенный день. Сегодня утром она нанесет последние штрихи любовного послания, которое собственной рукой писала на его теле в течение нескольких недель.

Пора. Он пошел по улице, легко, быстро, с наслаждением вдыхая влагу, разлитую в воздухе, — мерцающий, белый свет.

Свет был какой-то необычный сегодня, в нем явно чувствовалось что-то пугающее. Свет, падающий в окно ее студии, походил на тот, который ей снился в ночных кошмарах, — безликий, бесцветный, словно вывернутый наизнанку. На него было больно смотреть. Миа прижалась лбом к стеклу и наблюдала, как невесомые завитки тумана плавно струятся за окном.

Руки ее были холодны. Глаза совершенно сухи, в них не было ни капли влаги. Несколько мгновений она думала о Нике, который все еще спал в своей теплой постели, где она оставила его. Ее беспокоило, что ей вдруг стало трудно представить его лицо. Как она ни старалась сосредоточиться, сколько сил ни затрачивала на то, чтобы оживить в памяти его образ, тот все равно растворялся.

На стекле от ее дыхания образовалось серое матовое пятно. Кончиком пальца она написала на нем одно слово: «Стрекоза».

Теперь она знала, кто он. Его личность не вызывала у нее сомнений, но когда она начала выводить влажные буквы на стекле, то вдруг поняла, что совершенно не может думать о нем как о человеке, который стал этим летом нераздельной частью ее жизни. Тот человек был другом, почти возлюбленным. Этот же, спешащий сейчас к ней на встречу, — вторженец и разрушитель. Убийца.

Он скоро придет сюда, все еще уверенный в том, что никому не известно, кто он есть на самом деле. Отлично. Обман и коварство в поединке значат ничуть не меньше, чем мужество и ловкость. Его неведение — это ее преимущество.

Влажные буквы на стекле исчезали. Только самую первую из них все еще можно было различить. Мурашки пробежали у нее по коже, и она отвернулась.

В комнате было прохладно. Она потерла себя руками, находя успокоение в мягкой шерстяной ткани под пальцами и в легком, едва уловимом аромате духов Молли, впитавшемся в нитки.

В саду скрипнули ворота. Она напряглась. Затаив дыхание, она ждала. Она оставила входную дверь открытой, чтобы он мог войти. Вот на пороге послышались шаги. Всем своим существом она ощутила его приближение. Внезапно он появился в проеме двери, вглядываясь в темноту комнаты.

— Миа?

— Миа?

Ответа не последовало, и, если бы не открытая входная дверь, он мог бы подумать, что в доме никого нет. Он прошел в студию и за считаные секунды до того, как она вышла из тьмы, почувствовал ее присутствие. Это ощущение было ясным, определенным и ослепительным, как огни во тьме, как снег, падающий в темную воду. Красота и мрак.

И потом он увидел ее.

Она была облачена в черное трико, которое обтягивало ее, словно вторая кожа. Оно целомудренно закрывало ее шею и руки до самых запястий, однако обнажало левую сторону тела. Она подняла руку, перед его взором предстала бледная впадинка подмышки и прекрасная фигура, стекающая оттенками синего и фиолетового цветов на ее бедро. Татуировка хранительницы.

Он завороженно смотрел на нее.

Она сделала еще одно движение. И опять он не смог оторвать взгляд от волшебного, дразнящего мерцания ее кожи.

— Дай мне взглянуть на тебя, — прошептал он.

Она не ответила, неотрывно глядя на него. Ее лицо было очень бледным. Ему вдруг вспомнился момент, когда они впервые смотрели друг на друга в сквере, наполненном шепотом листьев и едва различимыми всхлипами дождя. Она глядела на него, не видя его, но в ее глазах было то же самое выражение сосредоточенности. Он физически ощущал, как она собирается с силами, как энергия тревожно пульсирует внутри ее тела. Она выглядела незнакомой, первозданной, прекрасной.

— Пожалуйста, покажи мне ее.

Какое-то мгновение она колебалась. Потом повернулась к нему боком и подняла руку так, чтобы он мог хорошо рассмотреть ее татуировку.

— О!

Он вдруг почувствовал, как его пробил пот. От возбуждения, которое охватило его, у него закружилась голова.

— Можно мне дотронуться до тебя?

Он медленно приблизился и протянул руку. Кончиками пальцев он прикоснулся к ее коже, чувствуя, какая она нежная. Медленно скользя по очертаниям нарисованной фигуры, он ощущал выпуклость ее груди, удивительное тепло рук, гладкую округлость бедер.

Она опустила руку и повернулась к нему лицом. Как-то сама собой его рука притронулась к ее затылку, пальцы окунулись в шелковистую глубину волос. Она по-прежнему неотрывно смотрела на него. Губы ее слегка приоткрылись.

Свет внутри ее, золотой поток, разливающийся по ее венам.

«Каково оно, это самое великое желание на свете?»

Одной рукой он наклонил ее голову к себе. Его вторая рука скользила по ее плечам, груди, бедрам, животу. Под его пальцами она была совершенно неподвижна, никак не откликаясь на его ласку. Тело ее оставалось невозмутимым.

Ее губы прижались к его губам, такие мягкие…

Вдруг он почувствовал, как его тело пронзила резкая боль — точно пламя прожгло. Ее пальцы впились ему под ребра. Они были полны силы, она жестко давила ими. В его мозгу мелькнуло удивление — он вдруг понял, что ее руки готовы к поединку. Ощущая нехватку дыхания, он скорчился. Без тени сомнения она яростно ударила локтем ему в лицо. Он попробовал увернуться, откинув голову, но не успел — удар пришелся в висок. Боль, которая сдавила все его существо, была просто оглушительной, как будто у него лопнул глаз. Когда он прислонил пальцы к поврежденному лицу, она, как кошка, ускользнула от него.

Он опустил руку и выпрямился. Она стояла на расстоянии, но явно никуда не собиралась уходить. Она хорошо уяснила одно из главных правил бойца — намерения должны быть определенными, нельзя сомневаться ни в них, ни в себе. Тонкая фигура у нее за спиной — отражение в зеркале — с точностью повторяла все ее движения, как какой-то таинственный, злой дух.

«Нет! Она знает! Знает, кто я!»

Он прищурился. Его мозг никак не мог смириться с тем, что только что осознал. В какой-то ужасающий, невероятный момент ему вдруг показалось даже, что черты женщины, стоящей перед ним, расплываются и он видит лица других женщин, других хранительниц. Целый сонм воительниц, движущихся сквозь пелену времени. Но вот ее лицо снова обрело четкость. Глаза ее были мрачны, как ночь, рот неподвижен.

Он постепенно приходил в себя. В глазах застыло одно лишь удивление. Она знала, что нужно действовать немедленно, но ей необходимо было узнать.

— Почему?

Он осторожно прикоснулся рукой к лицу.

— Скажи мне, — произнесла она, — ты должен мне по меньшей мере это.

Он вздохнул и опустил руку. На его пальцах была кровь. Локтем она разбила ему нежную кожу над глазом.

— Ты знаешь историю о двух мастерах кэндо,[76]которые оба очень хорошо умели ловить птиц голыми руками? — Его голос звучал подчеркнуто дружелюбно.

— Что? — Она уставилась на него, смущенная и встревоженная.

— Но один из них был более искусен в своем деле. Ему удавалось поймать птицу, не причинив ей при этом никакого вреда. А другой всегда оказывался с мертвой птицей в кулаке. — Он пожал плечами. — Как я.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Я не хотел, чтобы все эти парни умерли, Миа. Я искренне восхищался ими. Они были моими друзьями. По своей сути я вор, а не убийца. Если бы я мог похищать их ци, не причиняя им вреда, я бы делал это. Но я очень неловок. Когда я прикасаюсь… я убиваю.

— И тебе все равно?

— Мне не все равно. Но для того, чтобы я продолжал жить, кто-то должен умереть. Вот так вот просто. Мне было необходимо то, что они могли мне дать.

— Ци.

— В твоем случае это исцеляющее прикосновение. Вай ци. Твоя энергия исходит из тебя и питает тех, на кого она направлена. Со мной же все наоборот. Мое прикосновение высасывает из людей ци, которая становится моей. Я нуждаюсь в ней, как больной нуждается в переливании крови.

— Но ты не больной. Ты вампир! — Она сглотнула, стараясь удержать голос на ровных тонах. — Но почему бойцы?

— Потому что ци бойцов подобна молнии. Кроме того, доджо — это закрытое, самодостаточное пространство. Как лаборатория.

— Лаборатория, — повторила она, чувствуя непреодолимое желание ударить его. — Но почему именно эти люди? Ты что, бросаешь бумажки с именами в шляпу и тянешь жребий?

— Конечно, нет.

Он казался искренне оскорбленным.

— Тогда как же ты принимаешь решение?

— Люди всегда идут за теми, у кого большое сердце — у них самая сильная ци. Все бойцы обладают мужеством. Но я ищу одного, того, который не сдастся. Того, кто выползет из своего угла ринга даже в том случае, если получит серьезную травму, даже если будет знать наверняка, что для него все уже потеряно.

— Такого, как Ник.

Он молчал. Она чувствовала, что у нее все похолодело внутри.

— Ты откормил Ника, как теленка на убой. Ты помог ему достичь пика формы, а потом, когда его ци была наиболее сильной, нанес удар. Во время поединка он уже умирал. Ты уже забрал у него все, что тебе было нужно, во время последнего спарринга.

Он все так же не отвечал.

— Ник умирает?

— Мы все умираем.

— Ты можешь остановить это? Можешь обратить процесс?

— Дянь-сюэ нельзя аннулировать.

Она почувствовала, как ее сердце сдавила боль, и стала дышать неглубоко, стараясь ее контролировать.

— Я не позволю тебе выйти отсюда, — произнесла она медленно. — Я не могу позволить тебе уйти и продолжать убивать.

Сложив руки в оборонительную позицию, она развернула тело, максимально сократив пространство для возможной атаки. Его лицо посуровело, почти мгновенно он повторил ее движения, и они стали медленно обходить друг друга по кругу.

Пространство пола было ограничено. Перед его приходом она придвинула две скамейки, которые находились в студии, к самой дальней стене, насколько возможно освободив место для поединка. Но все равно этого места было достаточно только для близкого боя, с маленьким шансом на спасение.

Ее сердце бешено колотилось. Она слышала, как кровь пульсирует у нее в висках, но старалась дышать носом и следила за тем, чтобы каждое движение было осмысленным. В прошлый раз, когда они сошлись в противоборстве, она позволила своим мыслям и страхам сбить себя.

«Он больше, чем я… Мне страшно… Он причинит мне боль» — все эти мысли путались в голове, отвлекали, не давали сосредоточиться на атаке и толком подготовиться к защите. Ее разум обернулся против ее тела, и оттого все ее движения были смазанными, неуверенными.

Но не в этот раз. В этот раз она сделает все так, как учил ее Чилли. Оставаться в настоящем моменте. Использовать против противника его собственную силу. И главное: не падать. Поскольку у нее нет навыков борьбы и такой силы в руках и спине, чтобы одолеть его, если он опрокинет ее на пол.

Он неожиданно рванулся вперед с невероятной, все нарастающей скоростью, от которой захватывало дух. Она помнила ее еще с прошлого их поединка. Не дав ей опомниться, он ворвался в ее зону. Ворвался и занял позицию. Она узнала технику, которую он использовал. Это было одно из фундаментальных атакующих движений — близкий подход и последующий сильный прямой удар с близкой дистанции. Всем своим существом она ощущала его внутреннюю энергию, которая изливалась на нее, стараясь сокрушить. Она попыталась уйти в сторону, но он опередил ее, продолжив атаку. Его манера борьбы не изменилась, она была такая же, как и в прошлый раз, — линейная и крайне агрессивная. Он непрерывно отбирал у нее пространство, стараясь выбить ее из равновесия. Его руки рубили, хлестали, захватывали. Это была энергия ян — постоянно движущаяся вперед, никогда не отступающая.

Так как он действовал линейно, ей нужно двигаться по кругу. В предыдущий раз ее ошибка состояла в том, что она позволила ему диктовать ей свой ритм. В ответ на его агрессивное нападение она использует обходной маневр, движение по спирали, будет ускользать от него. Она будет ветром. Он никак не сможет навязать ей свою силу, если она не примет его условия. Она будет водой, поддастся, если возникнет необходимость.

Он схватил ее запястье. Его пальцы сдавили ее руку, подобно стальному обручу. Вместо того чтобы рвануться назад в попытке освободиться, она вывернулась, используя свое собственное тело как точку опоры, и вышла из захвата.

Однако она все острее чувствовала его нарастающее давление. Когда он внезапно сделал резкую, очень сильную и коварную подсечку, ударив ее в лодыжку, она вдруг ощутила страх. Внезапно все ее мысли заполнило воспоминание о том последнем моменте их встречи в пристанище, когда он точно так же повалил ее, едва не сломав ее ахиллесову пяту, точно это был какой-то жалкий прутик.

Нет. Она снова принялась дышать носом, успокаивая себя. Надо выстоять, выдержать этот момент. Она знала его слабое место. Это правое колено. На мгновение ей вдруг вспомнилось, как он споткнулся и захромал у нее в студии.

— …но только это между нами. Не говори Нику, а то он сообразит, что у него есть надо мной преимущество.

Она тогда ответила:

— Могила.

Она не забыла об этом.

И вдруг совершенно неожиданно ей выпал шанс. Он нанес ей удар, но она отбила его, соскочив с его бедра и отступив назад. При этом он на какое-то очень короткое мгновение потерял равновесие. Она почувствовала сдвиг его энергии и быстро рванулась вперед, блокировав его атакующую руку своей левой рукой. В отличие от предыдущего раза она не напрягала свою руку и, даже ощутив силу столкновения, позволила его энергии пройти сквозь ее тело, вдоль плеч, спуститься к ее правой руке вплоть до самой ладони. Направляя свою ладонь к его лицу, она не столько увидела глазами, как его энергия вошла в него, сколько почувствовала, как наэлектризовалось пространство вокруг его головы.

Точно рукоятка меча, ее ладонь врезалась в его челюсть. Сила, с которой это произошло, поразила даже ее саму. Его голова откинулась назад, он глухо застонал. В следующий момент, она, совершив маневр, ударила ногой в его больное правое колено, используя всю мощь своего тела, какая только была. Она почти физически чувствовала, как сила вырывается из ее бедер и струится по жилам к ступне ноги, на которую она опиралась. Он не упал, но нога его пошатнулась.

Она неторопливо уперла плечо в его солнечное сплетение, нажала на него, захватив при этом ступней его лодыжку на ослабленной ноге. Он рухнул на пол, как срубленное под корень дерево. Она сдвинула ногу, поднесла ее к адамову яблоку у него на шее, он весь напрягся, тело его оцепенело. Если она сейчас направит всю свою энергию на него, если перенесет весь свой вес на ногу, которую поставила ему на горло, то убьет его. Он неотрывно смотрел на нее снизу, вокруг его глаз были белые ободья.

Сможет ли она?

Неожиданно одно воспоминание живо всплыло в ее мозгу. Солнце на ее коже, голубое небо, мерцающие крылышки насекомых над светящейся водой. Ее тело содрогается от боли. Его руки осторожно берут ее окровавленную ногу, и он выдергивает осколок стекла из ее мягкой плоти. Нежное насилие.

Она колебалась. Со скоростью молнии он схватил лодыжку и рванул ее ногу на себя. Она рухнула на пол, и уже в следующее мгновение он оказался над ней, буквально смяв ее тело своим.