Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава III. Мирная весна
Наша цель — свобода, ради нее мы готовы на всё. Сенека
Весна…
Радуется земля, облачаясь в весенние, яркие наряды, тянется земля, чтобы грудью своей припасть к теплому солнцу, впитать в себя его живительные лучи. Тысячи звонкоголосых ручейков, слившись в мощный хор, без устали поют ей свою здравицу, свой благодарственный гимн. И птицы славят весну. Едва заметное в прозрачной синеве неба, в зеленой дымке распускающихся деревьев, кустов и трав разноголосое пенье их доносится отовсюду.
Весна…
Прислушайся, как гудит земля, как шуршат в ее глубине корни деревьев. Посмотри, как старая яблоня в саду пытается выпрямиться, вдыхая теплый, напоенный весенним ароматом воздух крохотными почками, как несутся с гор потоки бурных рек. В них полнота жизни, размах и удаль после зимнего сна, полудремы. Но одновременно есть и что-то зловещее, угрожающее и непредсказуемое в их стремительном порыве, в их необузданной ярости, хотя люди, привыкшие ежегодно в эту пору видеть их такими, верят и знают, что, как только растают в горах снега, реки утихнут, утолив талой водой земную жажду. Вот и Аксай пока мчится, вздыбив над собой белопенные крылья, несет в своих мутных водах вывороченные с корнями деревья, ворочает огромные камни и злобно рычит, недовольный тем, что с обеих сторон высокие и крутые берега.
Да, природа разыгралась и одновременно засветилась всеми своими красками. И так происходит весной из века в век, из года в год. Что природе до человека, до его забот, радостей, горестей, бед и несчастий! У природы и у весны, в частности, свои законы, а если люди разучились радоваться их проявлениям, то они сами в том повинны, заслонив их от себя спорами, враждой, пролитой кровью, словно не хватает места под бескрайним небом, под по-матерински ласковыми лучами солнца. Люди сами для себя развязали войну, которая длится уже тысячелетия, то затихая на время, то вспыхивая с новой силой. Впрочем… Вот уже вторую весну не грохочут пушки и не трещат ружья. Но стала ли жизнь от того иной, более спокойной и радостной? Нет, не стала.
Война… Сколько принесла она несчастья. Нет сегодня в ауле крыши, под которой не ночевало бы горе. На месте сгоревших домов еще не успели отстроить новые; обугленные стволы деревьев никогда не обрастут зеленью, а молодые саженцы только-только успели пустить корни. Аул сегодня напоминает лес, над которым пронесся страшный огненный смерч. Смерч войны.
Али смутно помнит те времена, когда Гати-Юрт утопал в зелени, когда в каждом окне горел свет и веселые звуки дечиг-пондара[10] звучали на улицах до глубокой ночи. А сейчас только от грустных песен о войне щемит души людей ее переживших.
Пять лет прошло с тех пор, как пленили великого Шамиля, три года — как казнили храброго беноевского Бойсангура. Царские слуги взяли Атаби Атаева и Умму Дуева. Сегодня неизвестно, где они и живы ли. Ведь расстрелял же прошлой зимой генерал Туманов в Шали вообще ни в чем не повинных людей. И тем не менее в Чечню пришла вторая весна относительного покоя и мира. Но и эта весна не принесла краю счастья.
"Что поделаешь, значит, Аллаху так угодно. Время унесло с собою отцов, братьев и сестер. А что оставило нам взамен? Ничего. Только горем заполненные сердца". Такие вот думы одолевают Али. И не чувствует он, как теплые лучи солнца ласкают его тело, не слышит птичьего гомона и охрипшего голоса жены, погоняющей быков, и не замечает, что валится она уже от усталости. Идет он за деревянной сохою и смотрит неподвижными глазами, как железный сошник со скрежетом врезается в твердую землю.
Айза то и дело поглядывает на мужа. Она-то ладно, а вот быки от длительного напряжения уже еле-еле передвигают ноги. Но не осмеливается она сказать о том мужу, прервать ход его мыслей.
— Да проклянут тебя потомки, русский царь! Стране твоей, говорят, края нет, а богатства и сосчитать невозможно. Так для чего тебе понадобились бедные горы и мы сами? Что мы сделали тебе плохого? — думал Али, не замечая, что произносит это вслух.
— О чем ты? — удивленно спросила жена.
Али не ответил.
— Харшчу, харшчу![11]— крикнул он. — Осторожнее, жена! Не очень-то погоняй Чориного быка, видишь, как бока у него ввалились.
— Может, отдохнем немного? — с надеждой в голосе спросила жена.
— Еще круг сделаем и передохнем.
Айза бросила быстрый взгляд туда, где под тенью ветвей дикой груши спали дети, и прикрикнула на быков. Когда крик не подействовал, взмахнула хворостиной и ударила по спинам одного и другого.
Несмотря на раннюю весну, солнце палило нещадно. Али торопился. Еще несколько таких жарких дней, и земля совсем высохнет. Пока не ушла влага, нужно успеть засеять все поле. Поднимаясь на вершину, Али каждый раз посматривал вниз, и лицо его при этом хмурилось, а на лоб набегали морщины — многие участки земли оставались нетронутыми: некому было пахать.
Словно отвечая его мыслям, раздался протяжный напев Чоры, чей участок находился по соседству, по другую сторону невысокого холма:
Тонкий стан, стянутый ремнем, Повязать кушаком велит царское войско! Тело, одетое в черкеску синего сукна, Нарядить в долгополое платье велит царское войско! Голову, покрытую круглой папахой, Накрыть картузом велит царское войско! Богатырское оружие, завещанное нашими дедами, Без боя на тоненький прутик сменить велит Царское войско! О ты под ногами, черная земля! Сделавшись пушечным порохом, Взорви царское войско! Ты над головою, синее небо! Превратившись в пушечный снаряд. Разнеси царское войско…
Любимая песня Чоры. И люди, занимаясь своими делами, внимали грустной мелодии. Дойдя до вершины, Али остановился. Пахари распрягали быков. Готовились к обеду. Одни уже совершали полуденный намаз, другие только готовились.
— Айза, — обратился Али к жене, — я распрягу быков, а ты бы нарвала черемши. Хорошо бы, конечно, крапивы, но соли у нас, кажется, маловато?
— Подорожала, как золото. За герку[12]соли Хорта просит гирду[13]кукурузы.
— Чтобы она ему кремнем поперек горла встала, — зло проговорил Али. — Люди голодают, а он последнее зернышко отбирает у них. Торгаш паршивый. Сходи все же нарви крапивы, я детей посмотрю.
Освободив быков, Али не спеша направился к детям, которые спали крепким сном: Усман — в люльке, а Умар — в качели под деревом. Али согнал муху с лица старшего сына, бережно укрыл его черкеской, склонился над младшим, Усманом. Ребенок во сне улыбался. Лицо его сияло, щеки порозовели, наверное, что-то хорошее виделось ему во сне. "Что тебя ждет? Будешь ли ты счастлив? Аллах, помоги ему…" Захватив глиняный кувшин, Али направился к роднику. Сполоснул холодной водой ноги, лицо, руки, помолился и вернулся с полным кувшином родниковой воды. Айза уже хлопотала над обедом. Она выбрала удобное место, расстелила платок для еды.
— Усман, наверное, видит во сне тебя, видишь, как улыбается — сказала Айза.
Али бросил кошму на землю и прилег.
— Мне даже во сне не пришлось увидеть отца. В тот день, когда я родился, его привезли мертвого.
— Не нужно, не вспоминай, — тихо попросила Айза, не глядя на мужа. — Садись и поешь. — Пододвинула к нему миску с натертой сочной крапивой.
Али заметил, что почти всю еду она поставила ближе к нему, оставив себе совсем немного.
— Недосолила я, пожадничала, соли-то на вечер приберегла.
— Ты сама больше ешь, тебе ведь кормить ребенка.
Али к еде не притрагивался.
— Надо позвать Чору, — сказал он.
— Знаю, только что мы им сейчас подадим? Вот вечером сварю галнаш[14], тогда и позовем.
— Неудобно без них.
Чора и его жена Ковсар продолжали работу. Чора неторопливо шагал по пахоте, чуть позади держалась жена. Чора втыкал кол в мягкую землю — и лунка готова. Ковсар бросала в нее кукурузное зерно и заравнивала землю ногой. Вот так и ходили они один за другим с утра до позднего вечера. Работа сама по себе, может, и не очень трудная, но кропотливая.
Обед у Али был без разносолов. Но ему казалось, что нет ничего вкуснее твердого чурека и сочной крапивы, особенно, если запиваешь их ледяной родниковой водой. Впрочем, таким обедом мог похвастаться каждый, кто был сегодня в поле. Иного обеда никто не мог себе позволить. За исключением разве что Шахби и Хорты, да еще нового старосты Исы. Шахби и Хорта — купцы. Они сами не пашут, нанимают для этого работников, а вот их-то тоже держат полуголодными.
Поев, Али прилег отдохнуть, Айза помолилась и тоже собралась было присесть, но тут проснулись дети и она подошла к ним.
"Несчастная доля женщины, — думал Али, наблюдая, как жена возится с детьми, — ни днем, ни ночью нет ей покоя".
Умару Айза дала кусок чурека, маленького Усмана стала кормить грудью. Оба успокоились. Усман, обхватив крохотными ручонками белую как снег, с синими, чуть заметными прожилками полную грудь, давился, торопливо глотая материнское молоко. Айза молча глядела на сына и не чувствовала, как капельки пота бегут по ее обветренному лицу. Толстая черная коса, достающая почти до пят, струилась у ее ног, большие темные глаза счастливо улыбались. Впрочем, они улыбались даже и тогда, когда Айза грустила.
"Хорошая жена у меня, — думал Али, — стройная, красивая, работящая. Рядом с ней забываешь о горестях и бедность не так ощущаешь. Сыновья растут. Бык, хотя и один, но в хозяйстве имеется. Здоровье Аллах дал. Чего еще нужно? Хватит. Благодарю тебя, Аллах. Но Арзу… Арзу до сих пор одинок".
— По дороге сюда я встретила Эсет, — донесся до него голос жены.
— Что за Эсет? — спросил Али, удивленный, что она почти угадала его мысли.
— Будто не знаешь. В Гати-Юрте одна Эсет. Другой нет.
— Ты говоришь о жене Гати?
— Шли, говорили о том, о сем, и между прочим вспомнили брата.
— Ей-то какое дело до Арзу?
— Они до сих пор любят друг друга.
— Эсет замужем. Арзу не имеет права ее любить. Каждый человек обязан уважать себя.
— Не надо так…
— Стыд-то какой!
— Легко тебе рассуждать. Ты женился на той, которую любил. Они пожениться не смогли. Разве тебе не жаль их?
— Значит, не суждено было. Да и чем им теперь поможешь?
Усман незаметно уснул. Айза накрыла колыбель своей старой шалью и присела около мужа.
— Она готова на все, и если он…
Да, Али знал, что его старшему брату давно пора обзавестись семьей. Когда б не война… И не потому дожил он до тридцати пяти лет холостяком, что девушки не любили его или он не мог найти себе достойную. Нет. Арзу и Эсет любили друг друга. Люди советовали ему жениться, но Арзу стоял на своем: только после войны. Война ему мешала. Боялся оставить Эсет вдовой. Тем более, что в последние дни войны погиб отец Эсет — Билал…
— Думаю, что Арзу так никогда и не женится.
— Почему? Разве ему не нужна жена?
— Чора мне рассказывал как-то, что Арзу доволен тем, что у меня есть сыновья, которые продолжат наш род. Ему же семья станет лишь помехой. Он дал клятву…
— Клятву? — Айза подняла на мужа испуганные глаза.
— Да. Всю жизнь бороться за свободу народа.
— Аллах, опять война! — воскликнула она со слезами в голосе.- Хоть бы о детях подумали!
— Мы и думаем о них. — Он вдруг разозлился. — И не твое это дело! Лучше приляг, отдохни. — Али отвернулся и вскоре задремал.
* * *
Али решил вернуться домой пораньше.
— Завтра к обеду закончим, — сказал он жене. — Собирайся. В голосе мужа Айза почувствовала нотки беспокойства и, зная его натуру, внутренним чутьем уловила, что оно вызвано заботой о ней. Айза не умела притворяться, а тем более скрывать свою радость.
— Я не очень устала.
— Нет, пойдем. Возможно, Арзу уже приехал.
Али редко отпускал старшего брата одного, старался всегда быть с ним. Но сегодня Арзу уехал в Шали с Маккалом, и Али беспокоился: власти недолюбливают Арзу, а в некоторых аулах на него косятся богачи. Нет, он обязан быть рядом с братом, кто знает, где может подстеречь его беда.
Как и предчувствовал Али, Арзу дома не оказалось. Тревога все сильнее овладевала им. Он несколько раз обошел двор, осмотрел огород, заглянул в сарай, снова вернулся в дом. Айза, занятая приготовлением ужина, не обращала на него внимания, и он, не найдя, к чему бы приложить руки, решил навестить Чору.
— Пожалуй, схожу к Чоре, приглашу его на ужин, — сказал Али, обернувшись с порога.
— Возвращайся скорее, — предупредила Айза. — Ужин скоро будет готов.
Выйдя на улицу, Али немного успокоился. Солнце давно зашло, и его последние лучи тускло догорали на западе. С гор повеяло прохладой. Вечерний воздух наполняли привычные звуки аула. Слышался людской говор, блеянье овец, мычанье коров, кто-то кого-то звал, лаяли собаки, носилась шумная ватага мальчишек.
— Продай мне свой участок, зачем он тебе? — услышал вдруг Али чей-то голос во дворе своего соседа Васала и остановился. "Да ведь это юртда[15]… Зачем он здесь?" — удивился Али.
— Не могу, — ответил Васал. — Земля мне и самому нужна. — Что ты с ней будешь делать?
— То, что все люди делают.
— Люди заботятся о ней, пашут, сеют, а твой участок весь бурьяном зарос.
— Я засею.
— Чем? — не отставал Иса. — Надеешься, Аллах поможет?
— Как-нибудь… — обреченно выговорил Васал.
— Да у тебя не то что быка, даже кошки нет, а говоришь "как-нибудь…"
— Люди помогут.
— Можно подумать, людям других забот мало.
— Нет. Не могу продать.
— Подумай, я дам за него полный мешок кукурузы.
— Пойми, дети мои должны жить. Им нельзя без своей земли. А люди не помогут, что ж… Если в прошлом году не пахал, то и в этом году тоже ничего страшного не случится.
— Тогда верни долг!
— Долг? — голос Васала прозвучал растерянно.
— Да, за тобой мешок кукурузы.
— Мы же договорились, я осенью верну…
— Я не намерен ждать. Или верни долг сейчас, или делай, как хочу я. Одно из двух.
— Ради Бога, Иса! Потерпи до осени! Чем я буду кормить детей? Они умрут с голоду!
— Может быть, ты мне прикажешь заботиться о них? Не можешь сам прокормить семью, не плоди детей, как поросят.
Встревоженный Али решил зайти во двор к соседу. Заметив его, Иса поспешил удалиться.
— Ассалам алейкум! Добрый вечер, Васал!
— Ва алейкум салам! Вечер добрый и тебе, Али, — ответил Васал, протягивая искалеченную руку.
— Как чувствует себя Мархет, лучше ей?
— Все так же, — Васал тяжело вздохнул. Чувствовалось, разговор со старшиной выбил его из колеи. — Ты рано вернулся сегодня. Закончил пахать?
— Завтра к обеду, думаю, управлюсь.
— Почему так долго? Твой участок и за день можно вспахать.
— На такой паре не разгонишься.
— Чей второй бык?
— Чоры.
Васал помолчал немного.
— Не знаю, Али, как мне быть. Замучил меня Иса. Все уговаривает, чтобы продал я ему свой участок. Упрекает, что уже который год не пашу землю. Правду говорит, а ни к Хорте, ни к Шахби не могу обратиться. Они словно сговорились с Исой сжить меня с земли.
— Не горюй, Васал, — Али похлопал соседа по плечу, — успокойся. С твоим участком что-нибудь придумаем. Бог поможет, да и люди не оставят в беде.
— Мархет о тебе спрашивала, — беспомощно проговорил Васал. Ему стало стыдно за минутную слабость. Но что делать, бедность угнетала, приводила в отчаяние. — Зайди к ней, а я постою на воздухе, — сказал он, видя, что Али нерешительно топчется у дверей.
В передней было темно. Али толкнул другую дверь и неслышно переступил порог.
В доме было сумрачно; единственное окно, от времени перекосившееся на бок, еле пропускало отблески вечера. Али не однажды бывал у соседа, но только сейчас по-настоящему ощутил всю бедность, всю убогость этого дома. Здесь не было ничего, что могло бы порадовать глаз.
"Аллах, чем они провинились перед тобой? — невольно подумал он. — Помоги им".
— Кто там? — послышался слабый голос.
— Это я, — ответил Али, осторожно продвигаясь ближе к окну, у которого на глиняных нарах лежала Мархет.
— Али…
— Как себя чувствуешь? Тебе не лучше? — Али опустился на скамейку у изголовья больной.
На мертвенно-бледном лице Мархет мелькнуло что-то похожее на улыбку.
— Нет, Али, не жить мне больше на этом свете. Только вот смерть моя задержалась где-то в пути. Зову ее, а она не приходит. Я же знаю, как тягостно со мной, всем уже стала обузой.
— Не говори так, Мархет! Ты еще поправишься. Бог всемогущ, он поможет.
— Бог поможет, если скорее призовет к себе… Расскажи, как у тебя-то дела?
— Думал, сегодня закончу пахать, да не успел. Несчастные мы люди. Бьешься-бьешься на своем клочке, ухаживаешь за ним, как мать за младенцем, а из нищеты никак выбраться не можешь.
— Прости меня, Али. Я спросила потому, что ты долго не заходил. Как Айза, дети?
— Слава Богу, пока все хорошо.
— Да поможет вам Бог! А мы, видать, и в этом году не сумеем засеять свой участок. Я не о себе беспокоюсь. Мне уже ничего не надо… Мне… детей жаль…
— Минувший год был трудным для всех, — успокоил Али. — Как освобожусь, вспашу и ваш участок.
В противоположном углу, где спали дети, начался плач. Все громче и громче… Тринадцатилетняя старшая Хоза изо всех сил старалась успокоить младших братишек. Но на голодных детей слова не действовали. Наконец, она что-то сунула им в руки. Маленькие затихли, потом спрыгнули с нар и, шлепая босыми ногами по глиняному полу, выбежали на улицу.
— Мархет, чего бы ты хотела поесть? — спросил Али.
— Я грушу сегодня ела…
— Нет, ты не стесняйся, ты скажи, чего бы хотела, мы достанем…
— Спасибо, Али. Мне ничего не нужно. Хоза, — чуть громче обратилась она к дочери. — Пойди-ка, присмотри за детьми… Когда за дочерью захлопнулась дверь, Мархет тяжело вздохнула, закрыла глаза, и бескровные губы ее задрожали. Али молчал. Ждал, что скажет Мархет. Каждое слово ей давалось с трудом.
— Али, мы живем по соседству не один год и не один год знаем друг друга. Ты знаешь, я сирота. В час моей смерти мать не сядет у моего изголовья, не заплачет родная сестра, не устроят тезет[16]братья. А конец близок. Мне недолго осталось жить. Тебя и Арзу я всегда считала своими родными и в последние дни страшилась умереть, не повидав вас.
— Не наговаривай. Не все больные умирают. И ты еще поживешь.
Мархет качнула головой.
— Не надо пустых слов. Что со мной будет, я знаю. И у меня просьба к тебе и Арзу. О бедности нашей говорить не буду, но я сохранила кое-что от отца и матери. Это золотые серьги и кольцо. Думала оставить их дочери, но не судьба. Так вот, пусть они пойдут мне на похороны. И если Маккал не побрезгует нашим домом, то пусть семь ночей подряд читает по мне Коран. А вы с Арзу сразу не уходите, подождите, пока не кончится тезет. И еще просьба… Как и раньше… будьте добры к Васалу. Он такой беспомощный. И одинокий. Ведь из-за нас он разлучился со всем, что ему дорого. И с родиной тоже. Вот и все, Али. Это я и хотела тебе сказать.
Стараясь не выдать своего волнения, Али ответил:
— Да пошлет Бог тебе здоровья, Мархет. Ради твоих детей. Их у тебя шестеро… Но коли судьба… Все сделаем… И за Васала не беспокойся. Он наш брат. Мы его не оставим.
— Спасибо, Али. Теперь иди. Я и так тебя задержала.
Когда Али вернулся, ужин был готов, но Айза не притрагивалась к еде, ждала его. Пряный запах чеснока щекотал ноздри. Умар бросился навстречу отцу, потом опять забегал вокруг котла, держа в руках маленькую деревянную вилку, которую отец вырезал специально для него.
— Отложи несколько галушек детям, а остальное отнеси семье Васала.
Айза удивленно взглянула на мужа.
— Иди. Дети у него голодные.
Айза подняла котел и, не говоря ни слова, вышла. Но вскоре вернулась с красными от слез глазами.
|