Часть 3. – Эвелин! – раздался голос над ухом, противный громкий звук, словно стрела угодил в голову и застрял там

– Эвелин! – раздался голос над ухом, противный громкий звук, словно стрела угодил в голову и застрял там. – Эвелин, очнись же!

Девушка мучительно скривила лицо и зажмурилась, сопротивляясь упрямому призыву. Силы были выкачены из каждой клеточки, лёгкие казались раздавленными и едва умещали в себе воздух, который Иви с трудом вдыхала, не различая запаха. Она была уверена, что сгорала заживо, медленно плавилась… Страшный жар усыплял сознание, делал мышцы бесполезными, так как даже случайное подёргивание пальцем принималось за чудо.

«Ведьм сжигают на кострах! Ведьм бросают в огонь!»

– Эвелин! – не унимался голос, гремел, как сотни раскатов грома, заставляя девушку сжиматься, мечтать об укрытии, где можно затаиться и слышать только тишину. – Посмотри на меня!
Кутюр со злостью разлепила веки. Левый глаз чудовищно заплыл от прямого и мощного удара, пробившего её слабый блок. Мутным правым глазом Эвелин разглядела среди тумана мужской силуэт. Ярко выделялись два цвета: чёрный и красный. Девушка поняла, что чёрными были длинные спутанные волосы, а красной – повязка на лбу. И кровь. Половина лица была залита кровью. Её запах резко ударил в ноздри, и Иви, точно разбуженный хищник, вмиг оживилась, приподнялась на локтях, дрожа от усилий. Судорога остро поразила мышцы живота.

– Майкл? – стараясь не упасть обратно на пол, выдавила Эвелин, жадно всматриваясь в мужчину, что сидел напротив. Его взгляд был печален и пуст. – Как… Как ты здесь оказался?

– Смотри на меня, – приказал Майкл и схватил Кутюр за плечи. Её голова безвольно откинулась назад, но девушка напрягла шею и покорно уставилась на него. Сердце билось так часто, что, казалось, скоро непременно остановится, взорвётся.

Теперь она узнала любимые, незабываемые черты: чуть искривлённый после перелома нос, губы, запечатлённые будто в презрительной и обиженной полуулыбке, дугообразные брови, лёгкая щетина… Только кожа лица была чересчур бледной, а выражение – почти безразличным, онемелым, словно Майкл не был способен ни на одну эмоцию.

– Когда ты вернулся? – спросила Иви, превозмогая кашель, что норовил вновь разодрать горло.

Майкл вдруг сделался расстроенным и мрачным, низко проговорил, широко раскрыв глаза:

– Я не вернулся, Эвелин.

Девушка только пошевелила сухими губами, готовясь произнести хотя бы звук, но Бальбоа удивительно спокойным тоном сказал:

– Я умер.

– Невозможно… – хрипло выдохнула Иви.

– Люди умирают. Легко и быстро.

– Ты не можешь быть мёртв! – упрямо заявила та, разозлившись. Да, она не скрывала, что известие о гибели жениха возбудило бы в ней острую злость, поражающую сердце основательней всякой болезни. Майкл не имел права сдаваться смерти в одиночку!

– Война не отпустила меня. Я безжалостно кромсал врага и, вероятно, оступился, раз ему удалось подобраться так близко.

– Нет! – закричала Кутюр, но Майкл свирепо зажал ей рот.

– Откажись от безумной затеи. Вьетнам погубит тебя скорее, чем собственное безрассудство, – угрожающим тоном чеканил каждое слово Бальбоа, а кровь медленно струилась по подбородку. – Не иди по моему следу. Ты слишком беззащитна и слаба. Тебе не хватает ума позаботиться должным образом о здоровье, напрасно терзаешь его.

– Я… – сквозь хватку порывалась возразить Эвелин, и Майкл убрал холодную ладонь, дав высказаться. В больных глазах застыли слёзы. Разум безнадёжно мутился. – Я поверю в твою смерть, только узрев обезображенный труп! Меня учили быть зверски упрямой, и я ни за что не отступлю от цели!

– Ты даже жизнь свою нисколько не ценишь! За что станешь бороться?! – Майкл швырнул девушку на пол, и та издала глухой хрип. – Упрямство вовсе не преимущество. Набросишься на стену, усеянную гвоздями – и они проткнут тебя!

«Крошка Иви, мой маленький стойкий солдатик» – возник из ниоткуда голос Гуттенберга, и Кутюр в ярости прикусила нижнюю губу, чтобы заглушить желание крикнуть во всю мощь.

– Я не помню лиц своих родителей, я не знаю их ласки. Из меня слепили оружие, Майкл, и лишь тебе было под силу превратить оружие в нечто менее острое… Любовь принуждает нас делить друг с другом невзгоды и радости, – Эвелин закрыла глаза и улыбнулась, чувствуя покалывание в разбитой губе. – Я хочу разделить с тобой ту землю, которая украла тебя. Я хочу разделить с тобой ад…

Девушка лежала в коридоре, скармливая лихорадке остатки здорового рассудка, отравленного затянувшимся заболеванием. Глаза бесцельно глядели в потолок, но будто что-то видели.